Platon_dialektika

47. (Л.Эмбри."Рефлексивный анализ") Психология - в истории философии - выворачивает все наизнанку, или скорее, "выворачивается сама наизнанку..." достаточно окинуть взглядом XX век, начало его, и ее бурное внедрение в его философскую культуру. Читаю учебник по феноменологии. Сколько ни всматриваюсь, не вижу, чем же уж так отличается образующая рефлексию пара: "интенциональные процессы" и "идентированные объекты" - отличается от классических субъективности и объективности. От субъекта, который ознает объект и объекта, познаваемом субъектом. Более того. Сначала было Единое, и "познавало" - нет, - "созерцало" оно себя само, впрочем И это было ЕМУ не необходимО, ОТКУДА ВОЗНИКАЕТ КОНЦЕПЦИЯ ЭМАНАТИВНОГО ИСТЕЧЕНИЯ ПРЕДМЕТНОСТИ. (творческоий Ум-Демиург Аристотеля, Платоновская красота - как жизнь божественного Космоса, и др.) Затем в НКФ явился человек как непременнопознающий субъект (именно в этом качестве он интересовал и себя и характеризовал мир, бытие), сразу же образовалось что познавать и как - себя и объект, в субект-объектном тожестве.Он выделил объект и объективный объект никак не мог удовлетворить его субъект. Перепроверка начал науки и логики Гуссерля, психологическая короста на всех и по всем гуманитарным общественным наукам, попытка говорить о Живом единстве живого, природы, души и т.д.т.п. - Психология отвергает познание и познающего, утверждает живой (иррационально достоверный) процесс восприятия (см. кн. Мерло-Понти с одноим.назв.), сознание исознавание происходящего. Но возникает все это как-то уж очень "механически" в ту эпоху начала 20 века, каким-то терминологическим и параллельным сдвигом наработанного понимания: взамен субъективности возникает "интенциональная направленность на объект", взамен объективности и объекта, скрытого от нас, - идентированность объекта, анализ данностей объекта,- с последующим анализом этих составляющих феноменологичкажущейся потрясающе убедительной новой феноменологической рефлексии...

48. (продолжение) (Л.Эмбри."Рефлексивный анализ") Но кажется, что таким образом эпоха хотела сохранить, удержать познание (все то же, субъект-объектное) от начинающих его постепенно затуманивать, замутнять, "не-чистых" установок сознания. (Вне-эйдологичсеких, приближаясь к терминологии). "Сознание" вторглось и вторгало себя в качестве альфы и омеги в целое человечского бытия, не более но и не менее того (в ту эпоху не обошлось без близоруко-приблизительного вливания и перетолковывания дальнего Востока с егобуддийскими "Сознанием и болью"...). Его уже было не остановить - это Сознание, - теперь "сознающие" а не только познавательные акты, как акты восприятия следовало именно "очистить".Вынести из них все случайное, мешающее наблюдению,чистой установке исследования данных объекта. Но и объект исчез,вместо него явились те сведения, данные о нем, которые мы имеем на основании определенных установок наблюдения и только. И тут важно - не сущностные, нет, онтология уходит в прошлое безвозвратно - а показанные наблюдающему, точнее его отдельным интенциональным актам,и так далее т.п.все сложнее, но - остается вопрос: ну хорошо, субъективное исследование,критика, искусство,приложение феноменологии ко сферам деятельности вообще субъективно явно выраженным, - все это только выиграло от такого феноменологически-активного, жизненно-исследовательского превращения одной философской терминологии в другую. Но - само-то познание? Или оно куда-то делось и кажется каким-то онтологичсеки-статическим в классических постановках проблем? Во всяком случае вместе с субъективацией позвательной активности и превращения ее в чистые акты восприятия, наблюдения и рефлексию,- онтология никак прочувствована уже быть не может. А что такое онтология и зачем она нужна нам, эмансипированным,самостоятельным и значительным сынам того века? Ну, как... онтология это во-первых, или во-вторых, - вопрос о Боге. О Месте. Бытии. Смысле.

49. (окончание) (Л.Эмбри."Рефлексивный анализ") Итак, "спасено" ли познание и его достоинство - от сознания - таким введением феноменологами «эйдологического анализа предметности» в живой процесс восприятия субъектом некоей объективной данности? Не думаю, в эпоху утверждения «самодостаточного сознания» над «религиозной косностью» в конце XIX века наиболее сильные и преданные истинно-научным интересам представители этого направления образовали целую «психологическую науку», (точно также феноменология «очищает опыт и данные») чтобы очистить тогдашние методики и экспериментальные подходы к сознанию и душевному миру человека от шарлатанства и произвола позитивистов. Первое, познание - в результате: «спасли», - но: загнали его «вглубь» познавательного процесса, так что теперь, в веке XXI, ты – или ученый, или ты неуч в определенном вопросе (синонимы – «корректо-некорректно», «по-научному-по-обывательски» ), откуда выход единственный – быть ученым, чтобы судить внятно и внятно не судить о вещах тебе не данных (Внятно не судить чужое=внятно судить свое, – современный девиз специалиста и интеллектуала.) Но – быть ли «ученым»? А познание – обывателя? Он ничего не видит, знает? (Или для этого необходимо чтобы эксцентричный феноменолог исследовал его «данные, видение и представления»?) Мы знаем о нем - все?.. А познание ребенка – весны? Познание и узнавание обыкновенной мирской радости, вечерней прохлады, например?... Не слишком ли много натощила себе за пазухи в эти 4 века человеческая субъективация, способность индивидуального суждения, - ведь половина просыпается из карманов на дорогу и осталась уже там, позади?... Где сейчас отыскивается, на чьем постоялом дворе – онтология, объективная истина, объективная ценность, абсолютная, например логически безупречная логика, - на посылках у той или другой научной дисциплины. (Пораженцы, лишенцы, попутчики…) Второе же, сознание – приструнили в его «избыточном рвении», и сделали это методически, облачаясь всякий раз в его отнюдь не «всевидящие и не всеслышащие» способности - как в одежду весьма и весьма дырявую: на самом-то деле все не так оно видит, и чувствует не то что есть, и «сознает» один неразличимый туман и тожество, а как – ему, горемычному, начать сознавать сквозь всю эту сплошную критику, наконец, «так и то»? «Вот это будет переход, обращению его к познанию», - отвечают начинающие жарко потирать руки и откровенно довольные феноменологи.

50.   НЕКОТОРЫЕ ПОДСТУПЫ К ПОНИМАНИЮ РОЛИ ПРЯМОУГОЛЬНЫХ ТРЕУГОЛЬНИКОВ У ПЛАТОНА В “ТИМЭЕ”. В трактате "О падении оракулов" Плутарх упоминает о демонологии Ксенократа и говорит в частности следующее:"Между богами и людьми располагается род существ, восприимчивых к человеческим эмоциям и невольным движениям, который, вослед за нашими отцами нам следует считать демонами и почитать их в силу этого имени (sic! не почитать- "в силу и силу их", а - признавать-помнить само указанное знание о них, раскрывающее истинное имя их как промежуточности, - М.К.) Для иллюстрации этого Ксенократ, последователь Платона, использует образ треугольников. Равносторонний треугольник он связывает с богами, неравносторонний - с людьми, а равнобедренный уподобляет демонам. Действительно, все линии первого типа равны между собой, все линии второго - не равны,а линии третьего частью равны между собой, частью же нет. И именно такова природа демонов, которые обладают человеческими эмоциями и божественной силой." (Цитируется по книге Диллона «Наследники Платона»,с.152) Хочется отметить следующее в связи с данным геометрическим отношением. На мой взгляд здесь приведен богатейший и очень «чистый», осмысленный образ смыслового равновесия людей и божественных существ. Он чрезвычайно богат, плодовит герменевтически и символически. Например, библейскую историю с возведением вавилонской башни такая, "треугольная перспектива", может сделать графически-наглядной, прибавляя к ее каноническому наставительному экзегезису, мощную геометрическую составляющую. (Линия и ее поведение, формальное самоощущение ее на плоскости - тоже своеобразное положение и "трагедия человека в космосе".) Итак, первое утверждение: Вавилонская башня по сути своей есть пирамида (в силу уже того неотвязного закона тяготения, от которого даже ни греки ни римляне не скрылись, со своей кинематикой, - все-таки архитектурно высокие башни имели усеченные вершины, и шумерские, Междуреченские зиккураты в том числе), - и перед нами равнобедренный треугольник. Человек, «разносторонний», только еще хуже - много человек, много таких треугольников – и еще хуже, очень много людей, - возводят треугольник равнобедренный. Возникает вопрос – зачем? Почему им так захотелось непременно вытягивать две стороны, все выше и выше, у одного треугольника? Неужели не было ясно с самого же начала, что если уж вытягивать линии, и приближаться в этом к совершенству, то следует вытягивать гармонически все моменты фигуры, т.е. вытягивать все три стороны одновременно? Дело в том, что в идее такой пирамидальной фигуры легко считывается стремление основания ввысь, это одновременно и форма и смысл ее: одна, не прилежащая земному, вершина, естественно посвящается небу и так же естественно выделяется от остальных своим все большим вознесением над ними. Ее самопревозношение т.о. необходимо ее же основанию. Разносторонние треугольники, или люди, участвуя в таком процессе, обретали видимую и кажущуюся им определенность – ошибочна она или нет, их не волновало.

50.1. НЕКОТОРЫЕ ПОДСТУПЫ... (продолжение). Библейская экзегеза вводит в этом месте тему небесного и земного, приближения к небу и гордыни приближающегося к нему, поскольку он как бы возводит при этом землю – на небо, и возводит ее чисто механически, постройкой своей. Можно указать тут в противовес, на духовное восхождение Иоанна Лествиничника, и на то что истинное восхождение есть в то же время схождение неба, что оказывается возможным лишь самому Богу. В равностороннем треугольнике, - нет ни верха, ни низа. Есть совершенство положения каждого угла, каждый угол в нем индивидуален. И при этом все они оказываются одинаковыми в отношении такового совершенства. В равнобедренном треугольнике индивидуален угол избранный, остальные два хоть и равны между собой, но их равенство умалено тем обстоятельством, что они связывают разновеликие стороны. И он, «угол при вершине равнобедренного треугольника», вознесшийся над ними в своем совершенстве и одиночестве, взирает и попирает их с высоты того, что они называют «небом». Пусть их не два, пусть миллионы из них таскают квадратики и пирамидки в основание его гигантского зиккурата, тем больше их разностороннее несовершенство будет стремиться к восполнению себя его высотой и равнобедренным совершенством на фоне заходящего солнца! Но пирамида рушится не потому, что, как думают некоторые, процесс этот бесконечен по замыслу своему, в бесконечности же угол строящейся вершины все более истончается (основание пирамиды само по себе не мотивированно к расширению), наконец он сольется в ничто, в нуль, и треугольник должен стать отрезком. Кажется, что так оно и есть по самому замыслу своему, он только и может им стать в бесконечности, оставаясь треугольником лишь в конечности; и так как отрезок есть фигура внутренно абсолютно равноправная, из какой точки, снизу вверх или сверху вниз не посмотри, то, становясь, превращаясь в отрезок, уже ни стороны, ни угол не связывающий в треугольнике, - вершина пирамиды падает, т.е. оказывается среди тех чьим совершенством она до сих пор являлась, сливаясь с точкой собственного основания (т.н. проведение высоты в равнобедренном треугольнике).

50.2. НЕКОТОРЫЕ ПОДСТУПЫ... (продолжение). Есть другой вариант строительства пирамиды из равнобедренного треугольника – бесконечное расширение его по подобным себе треугольникам. Это кажется более оправданным с точки зрения достижения ценностного величия и гармонического утверждения собственной величины вокруг себя. Но в таком случае не будет происходить главного – качественного изменения индивидуального угла и его вершины, как это происходит по мере возвышения над своим основанием и заострением в связи с этим углом у вершины равнобедренного треугольника. А как мы увидим подробнее дальше, в треугольнике важна не сама по себе пропорциональность величин, делающая его самим собой, но отношения к другому углу, стороне, сторонам. Сама же идея подобия, числового подобия величин, заслуживает отдельного большого разговора. Можно сказать, что, отвлекаясь от понятия бесконечности, сопутствующего увеличивающимся рядам подобных фигур или бесконечно растущим числовым рядам и последовательностям, как не показательного и не характерного античной эпохе, остается понимание внутреннего тождества подобных фигур, различающихся на определенную числовую величину. В данном случае треугольник останется равен себе, и сохранит все внутренние балансы и дисбалансы, ничто внутри расширяющейся подобной фигуры не придет в движение, кроме самой константы расширения, которая к самой фигуре относится чисто внешне – она устанавливается из некоторого смысла или свойства, которому удовлетворяют эти единичные фигуры. И здесь возможно два вида подобия: подобие фигур по определяющих им признакам и подобие фигур по несущественным для них признакам Подобные треугольники первого рода утверждают в подобии число своих единичностей только, т.е. от них самих кроме числа в таком подобии может ничего даже не требоваться (количество вагонов, например – важно, что все вагоны одинаковые), остается общее им число, которое характерно каждому из подобных в той или другой степени внешним образом. С подобиями второго рода любит иметь дело высшая математика, например это числовая прямая, векторное пространство, поля, множества, классы и др. структуры, которые объединяют удовлетворяющие определенным характеристикам элементы в единую общность. Внутри этой общности все они равнозначны, и некоторым образом одинаковы, подобны. Но такое подобие-множество взято уже не с головы, оно не внешне их внутреннему своеобразию по определению, раз уж характеризует, если не определяет каждый из них. Например, множество всех треугольников, всех окружностей и всех пространственных фигур, - в первое входят все фигуры имеющие три угла, во второе все окружности, определяемые точкой на плоскости и числовым значением радиуса, в третье множество все фигуры имеющие три, а не два и не четыре измерения в пространстве. Такие подобия не только пересчитывают элементы и сравнивают, но одновременно этим же они и определяют пересчитываемый элемент – истинный он или ложный, входит или не входит в сообщество. И вот, подобия этого второго рода также оказываются внешни, как и первого, к существу уподобляемого элемента. Да, ничего лишнего и несущественного в них уже не попадает, остается объединение элементов по существенным каждому из них признакам, но количества, как известно, не переходят в качества как раз потому что остаются внешними, числовыми охватами целостной индивидуальности, а не ее внутренне необходимым моментом. Как это понимать применительно к треугольникам? Не будем забывать, что мы не говорим о фигуре на фоне или фигуре на плоскости, мы говорим о фигуре как таковой, то есть сразу же заявляем герметичный замкнутый масштаб, внутри которого есть сумма взаимодействующих геометрических элементов. И пропорциональное устроение их приводит к строгим, фиксированным числовым соответствиям, к некоторому числовому корреляту. Отношения высоты к стороне, угол, и прочие характеристики в целом треугольника остались неизменными, этот коррелят остается им всем соприсущен. Все подобные в этом числовом корреляте треугольники, одинаковы, они не в состоянии изменить этот коррелят, как не в состоянии изменить собственную пропорциональную индивидуацию, задаваемую признаками этого коррелята. Она им пред-задана смыслом пропорции: не любое соотношение признаков фигуры будет для ее индивидуальности определяющим, но только осмысленное, возведенное к их общему фигуративному принципу (смыслу треугольника в нашем случае). Поэтому конструкция бесконечно расширяющихся подобных треугольников не может называться пирамидой в интересующем нас смысле ценностного вознесения в треугольнике одних его моментов над другими. Это внешним образом осмысленная структура.

50.3. НЕКОТОРЫЕ ПОДСТУПЫ... (продолжение). Возвращаясь же к пирамиде и аргументам ее обрушения, как к неизбежному падению бесконечно удалившейся точки вершины из-за потери сущности, т.е. потери самой треугольности, хочется указать на недостаточность подобных разъяснений. Во-первых, любое архитектурное и осмысленное построение, и пирамиды в том числе, сама по себе вещь не бесконечная, если только не пытаться экстраполировать миф на историю рода человеческого в целом, уводя его т.о. из под «геометрического обстрела». Но мы-то хотим оставаться в пределах геометрически-замкнутых познавательных структур, которые, мы уверены, способны нести внятные емкие герметические смыслы. Во-вторых, сразу скажем, что рушится она исходя из «всемогущей природы» самого равностороннего треугольника. Если изначально равнобедренные треугольники, как обладающие более совершенным углом, ближе к нему, они (параллель им озвучена тем же Плутархом – это мир даймонов, индивидуальных посредников, - не путать с демонами у христиан) и «используются» треугольниками «обычными», разносторонними, как тот или иной образец, более доступный им и очевидный.
      Ведь признаки равнобедренного треугольника хорошо изучены в геометрии и встречаются всегда как добротный рабочий материал, на равнобедренности треугольников и ее свойствах построено множество теорем. Равнобедренность, две одинаковые стороны и угол между ними задают все его параметры. И некоторые задачи с разносторонними треугольниками решаются с помощью «приближения» данного несоразмерного треугольника к более "божественному", совершенному и предсказуемому равнобедренному. О равностороннем треугольнике же в геометрии сказать почти нечего, в нем все сразу дано, "друзья мои, прекрасен наш союз...", все отражается друг в друге. Если в решении задач, удается свести к нему исходно «трудно-перевариваемый» геометрический конгломерат линий и фигур, различив признаки равностороннего треугольника – это свидетельство фантастического изящества и большая удача, радующая созерцателя огромными возможностями соотнесения.
        «Надо заметить, что помимо равнобедренных треугольников, в качестве совершенных фигур в том или ином роде совершенств приближенным «божественным посредникам» равностороннего треугольника, являются и некоторые другие геометрические фигуры, - тетраэдр, икасаэдр, квадрат и др.)

50.4. НЕКОТОРЫЕ ПОДСТУПЫ... (продолжение). Итак, почему рушится «равнобедренная башня»? Надо сразу сказать, что треугольник есть не только сторона и угол, но именно три стороны вместе, фигура не на двух и не на четырех, но именно на трех геометрически конечных основаниях. Кроме того, мы выделили такой основной индивидуализирующий элемент, как – угол треугольника. Угол большой, малый, одинаковый, прямой. (О последнем – в конце.) Одинаковые углы – согласны, и в видимом и в ведомом, каждый из них предельно внимателен к двум другим одновременно, это идеальный числовой демократизм, насколько только может позволить себе герметически замкнутая форма: у квадрата уже нет ни того внимания, ни открытости, ни равночестности. Вершина пирамиды – тут иное, вознесшееся величие; наконец, углы равностороннего треугольника – шаткая, разбалансированная индивидуальная «система». Именно ее, последнюю и требуется утвердить и утверждает совершенство равностороннего треугольника. Посмотрите, если через голову промежуточных совершенных фигур посмотреть на разно и равно сторонние треугольники, что в них общего? Верно, - треугольность именно.(То есть идея треугольника.) Именно треугольность (а это, если всмотреться, и есть сущность данной фигуры) и утверждает совершенство равностороннего треугольника через посредство равнобедренных треугольников и прочих приближенных к себе совершенных структур. Никогда не быть разностороннему – равносторонним, поскольку все углы по определению у него не могут быть равны, однако их три, и вместе они должны составить треугольное единство: этому, возводя разрозненные углы и стороны к совершенству, и служат промежуточные совершенные фигуры, - придавая соразмерность и гармонию разноликости и индивидуальным различиям. Вот что такое строительство башни. Башня-пирамида рушится потому, что создается не вызов равнобедренного треугольника – совершенному равностороннему, за счет «попрания» положенных в основание безликих и мельчайших треугольников, нет, она рушится потому что строится вовсе не башня, а - «треугольная идея», сама треугольность.. А строится она и пирамидой, вознесением совершенства равнобедренного треугольника, и каждым «рядовым на первый взгляд» другим треугольником, в котором утверждается что его три разных угла – уникальны, и он сам есть уникальный треугольник! По сравнению с этим, сам совершенный равносторонний треугольник только простейшая гармоническая сумма сторон и только. Но – в нем находит себя отдельный неопределенный треугольник как индивидуальность. Это же вещь гораздо более «великая», существенная, не только параметрически «высшая», «высокая». Мы конечно отклоняемся от привычных рамок толкования библейского мифа о Вавилонской башне, который, надо признать, наделен аллегорическим «магнетизмом», привязывающим его к рассказанной в нем истории. Но не надо за этими выкладками видеть и проповедь масонства или, избави Боже, привет богине Ананке. Башня рушится в пространстве, - треугольник же находит себе угол.

50.5. НЕКОТОРЫЕ ПОДСТУПЫ... (окончание). Прямоугольный треугольник, как известно, фигура, как никакая другая способствующая геометрическому дискурсу. Но в свою очередь, проведение из любой точки любой фигуры прямого угла, высоты и др. на ее основание, уже приводит к образованию такого треугольника. Если же к этому добавить отношения такого треугольника единичной гипотенузы со своими сторонами, мы получаем синус и косинус как механизм введения во всякий прямоугольный треугольник «идеи совершенного окружения», т.е. окружности и наоборот.
       Роль прямоугольного треугольника в «Тимее» Платона, где Мировая Душа составляет как из кирпичиков из этих фигур материальные стихии, необходимо теперь упомянуть и сразу пока оставить. Если же попробовать найти такому треугольнику место в классификации Плутарха равносторонний-равнобедренный-разносторонний, у него получается совершенно особое (индивидуализированное) и положение и роль. Он конечно не равносторонний, и повидимому, ближе «к нам грешным», к разносторонним треугольникам, то правда, что все углы у него разные, но вот у него является вещь, свойство, которое окажется принципиальнейшим в этом качестве: угол. Вот угол у равнобедренного треугольника, - по сути он ни чем не отличим от остальных углов, тоже такой же острый, разве что отличается от них по величине, т.е. он отличим только внешне (отличия берутся извне): он связывает одинаковые стороны, ему самому не принадлежащие (вершине принадлежащие). Совсем другое дело угол треугольника прямоугольного (мы говорили уже выше, что угол есть индивидуальная характеристика треугольника), - он единственен в своем роде (в своем треугольнике), и – неподвижен в своей величине. Прямоугольный треугольник обязан прямому углу своим определением и всеми свойствами своими. (Огромными свойствами – о них мы упоминули выше.) Тогда как о сравниваемом с ним угле при вершине равнобедренного треугольника можно сказать, что там как раз не то, тот треугольник обязан не углу, а вершине своим определением. Посмотрите, - прямой угол оказывается избытком, сущностью целой фигуры, которая ему собственно всем и обязана. В этом соль! Будучи по существу и по самой фигурности-треугольности разносторонним, он оказывается «способнее», существенней всякого внешнего фигуративного совершенства. Можно сказать поэтому, что, само бытие через прямой угол утверждает себя в прямоугольном треугольнике, в разностороннем треугольнике, и далее, через все последующие фигуры. Прямой угол и есть утверждение треугольника - но не в качестве индивидуального разностороннего треугольника, чему как мы видели, способствовала в треугольнике идея равностороннего треугольника, утверждая и определяя т.о. треугольник гармонически, - а в качестве индивидуального бытия этого треугольника. Не пугайтесь больших слов, мы не станем и не рискуем вводить уровни бытия, не будем пускаться в споры об универсалиях и т.п. Наша речь только о треугольниках. И мы говорим о прямом угле как о сущностном начале в этой фигуративно-первоначальной сфере. Что наделяет, что дает этому углу такие колоссальные потенции? Его собственная колоссальная внутренняя воля, непререкаемая, сравнимая со светом, с беспощадным световым потоком Истины и узнавания истинной формы в вещах. Истина освещает тьму светом и ограничивает пределами беспредельное, внося смысл и порядок в хаотичнское и неоформленное, в добытийное и до-материальное начало, она есть прямое, быстрейшее столкновение с противоположным началом – все это есть в прямоугольнике, определяемом прямым углом, лежащим напротив его гипотенузы между двумя катетами. Мы взяли смелость выше, коснуться более подробно выдвинутой Плутархом классификации, в заключение же сделаем еще один многозначительный намек, к чему уже так расположила выбранная нами тема. А именно, заметим, что прямой угол, образуется, в частности, падением (об этом писалось выше) с вершины несостоявшейся пирамиды вознесшегося равнобедренного треугольника к собственному основанию своему (т.н. высота). Он знает через это и о чистом совершенстве (равносторонности) и о мнимом (равнобедренность), водружая прямой угол между земным основанием и следом того взлета и падения, но сам прямой угол не увеличивает и не подчиняет себе элементы треугольника, - он знаменует их смыслом; в нем присутствует опыт ценностных ошибок, и он скорее величина и число, чем фигура: он всегда только прямой угол, только перпендикуляр, способный с невероятным напряжением удерживать и давать жизнь самым разновеликим сторонам и отрезкам геометрического пространства. Он живет не собою, а именно другими: их опытом, возможностями, стремлениями, становясь внутренней связью и существенной жизнью треугольников и всего протяженного бытия в целом.

51.   Р.Светлов (Дамаский Диадох, Опервых началах, М.,1990), пишет о трех-членности каждой умопостигаемой ипостаси, и внутренней логической динамике такой трехчленности

   Здесь нужно отметить, что, вступая в область умопостигаемого, мы должны учитывать тройственный характер каждой из ипостасей.
     Во-первых, все сущее имеет некий аспект, который в любом случае остается "в себе". Он не развернут ни в знании, ни в восприятии. Это - "монадическое" (или "генадическое") начало ипостаси, которое укоренено в более высоком чине. Читатель не раз встретит у Ямвлиха такого рода "монады". Это и источник "средних родов", и "целая душа", которая имеет сверхкосмический характер, и "умное" время, превышающее его же душевный и физический аспекты. Одновременно монада является началом одноименной с ней "последовательности". Так, Афина порождает все благоразумное, плодоносное и воинственное одновременно, являясь и богиней-покровительницей (в религиозном плане), и монадой (в онтологическом плане).
   Второй уровень - то, что допускает в данной ипостаси причастность со стороны низшего. Второе ("участвуемое") выходит из пребывающей в себе монады, вступая в своеобразный диалог с низшим. Так, для познающего разума "участвуемое" является уже не объектом, но, скорее, предметной областью.
   В таком случае "третье" ("то, что пребывает в участии", или то, "что существует как свойство (en) sxe/sei)") - это уже ипостась для-другого. Для разума, например, ипостасью для-другого является знание.
    Таким образом и все умопостигаемое, и каждый из его чинов описываются при помощи триады "пребывание - выхождение - возвращение", ибо третье - это своего рода возвращение к первому, только теперь как к знаемому, или как к пребывающему в другом, подобно свойству.

7 6 5   4   3   2   1