ПЛАТОН.   "СОФИСТ" . 1 .

Феодор, Сократ, Чужеземец из Элеи, Теэтет

Ф е о д о р. Согласно с вчерашним договором, Сократ, мы и сами пришли, как и следовало, да вот и некоего чужеземца из Элей родом с собою ведем, друга последователей Парменида и Зенона, истинного философа.

С о к р а т. Уж не ведешь ли ты, Феодор, сам того не зная, не чужеземца, но некоего бога, по слову Гомера который рассказывает, что боги, а особенно бог покровитель чужеземцев, бывают вожатыми у тех, кто имеет правую совесть, чтобы наблюдать как своеволие, так и законные действия людей? Так вот, может быть, это и за тобою следует кто-то из всемогущих богов, некий бог-обличитель, чтобы наблюдать и обличать нас, людей, неискусных в речах.

Ф е о д о р. Не таков нравом, Сократ, этот чужеземец, он скромнее тех, кто занимается спорами, и представляется мне вовсе не богом, но скорее человеком божественным: ведь так я называю всех философов.

С о к р а т. Прекрасно, мой друг. На самом деле, по-видимому, различать этот род немногим, так сказать, легче, чем род богов, ибо люди эти "обходят города" , причем другим, по невежеству, кем только они ни кажутся: не мнимые, но истинные философы, свысока взирающие на жизнь людей, они одним представляются ничтожными, другим - исполненными достоинства; при этом их воображают то политиками, то софистами, а есть и такие, которые мнят их чуть ли не вовсе сумасшедшими. Поэтому я охотно порасспросил бы у нашего гостя, если это ему угодно, кем считали и как называли этих людей обитатели его мест.

Ф е о д о р. Кого же именно?

С о к р а т. Софиста, политика, философа.

Ф е о д о р. В чем же более всего состоит твое недоумение и как ты замыслил о том расспросить?

С о к р а т. Вот в чем: считали ли те все это чем-то одним, двумя или же, различая, согласно трем названиям, три рода, они к каждому из этих названий относили и отдельный род?

Ф е о д о р. По моему мнению, он не откажет рассмотреть это; не так ли, чужеземец?

Ч у ж е з е м е ц. Это так: вам, Феодор, нет отказа, да и сказать-то не трудно, что они признают три рода, однако дать каждому из них ясное определение, что именно он такое, дело немалое и нелегкое.

Ф е о д о р. Воистину, Сократ, по счастливой случайности ты как раз затронул вопросы, близкие тому, о чем мы расспрашивали его, прежде чем сюда прийти. А он и тогда отвечал нам то же, что теперь тебе: он говорит" что об этих-то вещах наслушался достаточно и твердо их помнит.

С о к р а т. Так, чужеземец, не откажи нам в первом одолжении, о котором мы тебя просим. Скажи-ка нам вот что: как ты привык - сам в длинной речи исследовать то, что желаешь кому-нибудь показать, или путем вопросов, как это, например, делал в своих великолепных рассуждениях Парменид, чему я был свидетель, когда был молодым, а тот уже преклонным старцем?

Ч у ж е з е м е ц. С тем, Сократ, кто беседует мирно, не раздражаясь, легче рассуждать, спрашивая его, в противном же случае лучше делать это самому.

С о к р а т. Так ты можешь выбрать себе в собеседники из присутствующих кого пожелаешь: все будут внимать тебе спокойно. Но если ты послушаешься моего совета, то выберешь кого-нибудь из молодых, например вот этого Теэтета или же кого-то из остальных, если кто тебе по душе.

Ч у ж е з е м е ц. Стыд берет меня, Сократ, находясь теперь с вами впервые, вести беседу не постепенно, слово за словом, но произнося длинную, пространную, непрерывную речь, обращаясь к самому себе или же к другому, словно делая то напоказ. Ведь в действительности то, о чем зашла теперь речь, не так просто, как, может быть, понадеется кто-то, судя по вопросу, но нуждается в длинном рассуждении. С другой стороны, не угодить в этом тебе и другим, особенно же после того, что ты сказал, кажется мне неучтивым и грубым. Я вполне одобряю, чтобы собеседником моим был именно Теэтет, как потому, что и сам я с ним уже раньше вел разговор, так и оттого, что ты меня теперь к этому побуждаешь.

Т е э т е т. Сделай же так, чужеземец, и, как сказал Сократ, ты угодишь всем.

Ч у ж е з е м е ц. Кажется, об этом не приходится более говорить. Что ж, после всего этого моя речь, по-видимому, должна быть обращена к тебе. Если же для тебя из-за обширности исследования что-то окажется обременительным, вини в том не меня, но вот этих твоих друзей.

Т е э т е т. Я с своей стороны думаю, что в таком случае я не сдамся; а случись что-либо подобное, то мы возьмем в помощники вот этого Сократа, Сократова тезку, моего сверстника и сотоварища по гимнастическим упражнениям, которому вообще привычно трудиться вместе со мной.

[Первоначальные частичные определения софиста]

Ч у ж е з е м е ц. Ты хорошо говоришь, но об этом уж ты сам с собой поразмыслишь во время исследования, вместе же со мною тебе надо сейчас начать исследование, как мне кажется, прежде всего с софиста, рассматривая и давая объяснение, что он такое. Ведь пока мы с тобою относительно него согласны в одном только имени, а то, что мы называем этим именем, быть может, каждый из нас про себя понимает по-своему, меж тем как всегда и во всем должно скорее с помощью объяснения соглашаться относительно самой вещи, чем соглашаться об одном только имени без объяснения. Однако постигнуть род того, что мы намерены исследовать, а именно что такое софист, не очень-то легкое дело. С другой стороны, если что-нибудь важное должно разрабатывать как следует, то здесь все в древности были согласны, что надо упражняться на менее важном и более легком прежде, чем на самом важном. Итак, Теэтет, я советую это и нам, раз мы признали, что род софиста тяжело уловить: сначала на чем-либо другом, более легком, поупражняться в способе его исследования, если только ты не можешь указать какой-нибудь иной,более удобный путь.

Т е э т е т. Нет, не могу.

Ч у ж е з е м е ц. Итак, не желаешь ли ты, чтобы мы, обращаясь к чему-либо незначительному, попытались сделать это образцом для более важного?

Т е э т е т. Да.

Ч у ж е з е м е ц. Так что же предложить нам - хорошо известное, а вместе с тем и маловажное, но допускающее объяснение ничуть не меньше, чем что-либо важное? Например, рыбак, удящий рыбу,не есть ли он нечто всем известное и заслуживающее не очень-то большого внимания?

Т е э т е т. Это так.

Ч у ж е з е м е ц. Однако я надеюсь, что он укажет нам путь исследования и объяснение, небесполезное для того, чего мы желаем.

Т е э т е т. Это было бы хорошо.

Ч у ж е з е м е ц. Давай же начнем с него следующим образом. Скажи мне: предположим ли мы, что он знаток своего дела, или же скажем, что он в нем неискусен, но обладает другой способностью?

Т е э т е т. Уж меньше всего можно признать, что он неискусен.

Ч у ж е з е м е ц. Но ведь все искусства распадаются на два вида.

Т е э т ет. Как так?

Ч у ж е з е м е ц. Земледелие и всевозможный уход за всяким смертным телом, далее - все то, что относится к составному и сделанному, то есть к тому, что мы называем утварью, а затем подражательные искусства - все это с полным правом можно бы назвать одним именем.

Т е э т е т. Как это и каким?

Ч у ж е з е м е ц. В отношении всего, чего прежде не существовало, но что кем-либо потом вызывается к жизни, мы говорим: о том, кто это делает,"он творит", а о том, что сделано - "его творят".

Т е э т е т. Верно.

Ч у ж е з е м е ц. Но ведь то, что мы сейчас рассмотрели, относится по своим свойствам именно сюда.

Т е э т е т. Конечно.

Ч у ж е з е м е ц. Итак, будем называть все это, выражаясь кратко, творческим искусством.

Т е э т е т. Пусть будет так.

Ч у ж е з е м е ц.С другой стороны - целый ряд наук и знаний, а также искусства дельца, борца и охотника, так как все они ничего не творят, но занимаются тем, что отчасти словами и действиями подчиняют своей власти то, что есть и что возникает, отчасти не позволяют этого делать другим. Наиболее подходящим было бы назвать все эти части в совокупности неким искусством приобретения.

Т е э т е т. Да, это было бы подходящим.

Ч у ж е з е м е ц. Когда, таким образом, все искусства распадаются на приобретающие и творческие, то к каким, Теэтет, мы причислим искусство удить рыбу?

Т е э т е т. Разумеется, к приобретающим.

Ч у ж е з е м е ц. Но разве не два есть вида приобретающего искусства? Одно из них - искусство обмена по обоюдному соглашению посредством даров, найма и продажи, а другое - искусство подчинения себе всего делом или словом: не будет ли этот последний вид искусством подчинять?

Т е э т е т. Так, по крайней мере, явствует из сказанного.

Ч у ж е з е м е ц. Что же? Искусство подчинять - не разделить ли его на две части?

Т е э т е т. Как?

Ч у ж е з е м е ц. Причислив все явное в нем к искусству борьбы, а все тайное - к искусству охоты.

Т е э т е т. Согласен.

Ч у ж е з е м е ц. Но конечно, было бы неразумным не разделить искусство охоты на две части.

Т е э т е т. Скажи, как?

Ч у ж е з е м е ц. Различая в нем, с одной стороны, охоту за одушевленным родом [вещей], а с другой - за неодушевленным.

Т е э т е т. Как же иначе? Если только существуют те и другие.

Ч у ж е з е м е ц. Ну как же не существуют? Охоту за неодушевленными [вещами], не имеющую названия, за исключением некоторых частей водолазного искусства и немногих других подобных, мы должны оставить в стороне, а охоту за одушевленными существами назвать охотою за животными.

Т е э т е т. Пусть будет так.

Ч у ж е з е м е ц. Но не справедливо ли указать два вида охоты за животными и один из них - за животными на суше, распадающийся на много видов и названий, наименовать охотой за обитающими на суше, а все виды охоты за плавающими животными - охотою за обитателями текучей среды?

Т е э т е т. Конечно.

Ч у ж е з е м е ц. Но ведь мы видим, что один разряд плавающих имеет крылья, а другой живет в воде?

Т е э т е т. Как же не видеть?

Ч у ж е з е м е ц. Вся охота за родом крылатых у нас называется птицеловством.

Т е э т е т. Конечно, называется так.

Ч у ж е з е м е ц. А охота за живущими в воде почти вся называется рыболовством.

Те э т е т. Да.

Ч у ж е з е м е ц. Что же? Эту охоту в свою очередь не разделить ли мне на две главные части?

Т е э т е т. На какие?

Ч у ж е з е м е ц. Одна производит ловлю прямо с места сетями, а другая - посредством удара.

Т е э т е т. Как называешь ты их и в чем различаешь одну от другой?

Ч у ж е з е м е ц. Одну - так как все то, что имеет целью задержать что-либо, заграждает этому выход, как бы его окружая,уместно назвать заграждением...

Т е э т е т. Конечно.

Ч у ж е з е м е ц. А садки, сети, невода, тенета и тому подобное можно ли назвать иначе как заграждениями?

Т е э т е т. Никак.

Ч у ж е з е м е ц. Стало быть, эту часть ловли назовем заградительной или еще как-нибудь в этом роде.

Т е э т е т. Да.

Ч у ж е з е м е ц. А вид ловли, отличный от первого, который производится с помощью ударов крюками и трезубцами, надо назвать одним общим именем - ударной охоты. Или кто-нибудь, Теэтет, назовет это лучше?

Т е э т е т. Не станем заботиться об имени. Ведь и это вполне удовлетворяет.

Ч у ж е з е м е ц. Но та часть ударной охоты, которая происходит ночью при свете огня, у самих охотников получила, думаю я, название огневой.

Т е э т е т.Совершенно верно.

Ч у ж е з е м е ц. Вся же дневная часть, с крюками и трезубцами, называется крючковой.

Т е э т е т. Да, это называется так.

Ч у ж е з е м е ц. Одна часть этой крючковой охоты, когда удар направлен сверху вниз, потому что при ней главным образом идут в ход трезубцы, носит, думаю я, название охоты с трезубцами.

Т е э т е т. Так, по крайней мере, называют ее некоторые.

Ч у ж е з е м е ц. Но остается еще один, так сказать, единственный вид.

Т е э т е т. Какой?

Ч у ж е з е м е ц. Такой, когда ударяют крюком в направлении, противоположном первому, причем не в любое место, куда попало, как это бывает при охоте с трезубцами, но каждый раз в голову и рот рыбы, которую ловят; затем она извлекается снизу вверх с помощью удилищ из прутьев и тростника. Каким именем, Теэтет, скажем мы, надо это назвать?

Т е э т е т.Я полагаю, что теперь найдено именно то, что мы недавно поставили своей задачей исследовать.

Ч у ж е з о м е ц. Теперь, значит, мы с тобой не только согласились о названии рыболовного искусства, но и получили достаточное объяснение самой сути дела. Оказалось, что половину всех вообще искусств составляет искусство приобретающее; половину приобретающего искусство покорять; половину искусства покорять - охота; половину охоты - охота за животными; половину охоты за животными - охота за живущими в текучей среде; нижний отдел охоты в текучей среде - все вообще рыболовство; половину рыболовства составляет ударная охота; половину ударной охоты - крючковая; половина же этой последней - лов, при котором добыча извлекается после удара снизу вверх, есть искомое нами ужение, получившее название в соответствии с самим делом.

Т е э т е т. Во всяком случае, это достаточно выяснено.

Ч у ж е з е м е ц. Ну так не попытаться ли нам по этому образцу найти и что такое софист?

Т е э т е т. Конечно.

Ч у ж е з е м е ц. Но ведь первым вопросом было: должно ли считать удильщика-рыболова человеком обыкновенным, или же он знаток своего дела?

Т е э т е т. Да, таков был первый вопрос.

Ч у ж е з е м е ц. А теперь, Теэтет, сочтем ли мы нашего софиста человеком обыкновенным или же во всех отношениях истинным знатоком?

Т е э т е т. Обыкновенным - ни в коем случае. Я ведь понимаю, что ты считаешь: тот, кто носит это имя, должен, во всяком случае, таким и быть.

Ч у ж е з е м е ц. Выходит, нам следует признать его знатоком своего дела.

Т е э т е т. Но каким бы это?

Ч у ж е з е м е ц. Или, ради богов, мы не знаем, что один из этих мужей сродни другому?

Т е э т е т.Кто кому?

Ч у ж е з е м е ц. Рыболов-удильщик - софисту.

Т е э т е т. Каким образом?

Ч у ж е з е м е ц. Оба они представляются мне в некотором роде охотниками.

Т е э т е т. Но какой охотой занимается другой? Про одного ведь мы говорили.

Ч у ж е з е м е ц. Мы только что разделили всю охоту надвое, отделив ее водную часть от сухопутной.

Т е э т е т. Да.

Ч у ж е з е м е ц. И мы рассмотрели всю ту ее часть, которая касается плавающих, сухопутную же оставили без подразделения, сказав, что она многовидна.

Т е э т е т. Совершенно верно.

Ч у ж е з е м е ц. Таким образом, до сих пор софист и удильщик-рыболов вместе занимаются приобретающим искусством.

Т е э т е т. Это, по крайней мере, правдоподобно.

Ч у ж е з е м е ц. Но они расходятся, начиная с охоты за живыми существами: один идет к морю, рекам и озерам, чтобы охотиться за обитающими в них животными.

Т е э т е т. Как же иначе?

Ч у ж е з е м е ц. А другой - к земле и неким другим потокам, к изобильным лугам богатства и юности, покорять обитающие там существа.

Т е э т е т. Что ты имеешь в виду?

Ч у ж е з е м е ц. В сухопутной охоте бывают две главные части.

Т е э т е т. Какие?

Ч у ж е з е м е ц. Одна - охота за ручными, другая - за дикими животными.

Т е э т е т. Разве существует охота за ручными животными?

Ч у ж е з е м е ц. Если только человек ручное животное. Считай, впрочем, как тебе угодно: либо что вообще не существует ручных животных, либо что есть какое-то другое ручное животное, а человек - животное дикое; или, может быть, ты скажешь, что человек - ручное животное, но не признаешь никакой охоты за людьми? Что из всего этого тебе понравится, это ты нам и определи.

Т е э т е т. Но я думаю, чужеземец, что мы ручные животные, и утверждаю, что существует охота за людьми.

Ч у ж е з е м е ц.Так разделим же и охоту за ручными животными надвое.

Т е э т е т.На каком основании?

Ч у ж е з е м е ц.Да определив разбой, увод в рабство, тиранию и военное искусство - все в целом как одно, а именно как охоту насильственную.

Т е э т е т.Прекрасно.

Ч у ж е з е м е ц.С другой стороны, судейское искусство, искусство говорить всенародно и искусство обхождения, также все в целом, определим как некое искусство убеждать.

Т е э т е т.Верно.

Ч у ж е з е м е ц.Назовем же два рода искусства убеждать.

Т е э т е т.Какие?

Ч у ж е з е м е ц.Один - искусство убеждать в частной беседе, а другой - всенародно.

Т е э т е т.Конечно, бывает тот и другой вид.

Ч у ж е з е м о ц.Но в свою очередь частная охота не бывает ли, с одной стороны, требующей вознаграждения, а с другой - приносящей дары?

Т е э т е т.Не понимаю.

Ч у ж е з е м е ц.Видно, ты еще не обратил внимания на охоту влюбленных.

Т е э т е т.В каком отношении?

Ч у ж е з е м е ц.В том, что за кем влюбленные охотятся, тем они делают подарки.

Т е э т е т.Ты говоришь сущую правду.

Ч у ж е з е м е ц. Ну, так пусть этот вид будет называться любовным искусством.

Т е э т е т. Уж конечно.

Ч у ж е з е м е ц. А тот вид получения вознаграждения, при котором вступают в общение с кем-либо для того, чтобы ему угодить, и при этом всегда приманкою делают удовольствие, а в награду добиваются единственно лишь пропитания для себя в виде лести, все мы, думаю я, могли бы назвать своего рода искусством услаждающим.

Т е э т е т. Да и как не назвать?

Ч у ж е з е м е ц. А когда объявляют, что вступают в общение с другим ради добродетели, но в награду требуют деньги, не справедливо ли назвать этот род получения наград другим именем?

Т е э т е т. Конечно!

Ч у ж е з е м е ц. Каким же? Попытайся сказать.

Т е э т е т. Да это ясно: мне кажется, что мы дошли до софиста. Назвав этот род так, я дал ему, думаю, надлежащее имя.

Ч у ж е з е м е ц. Согласно, Теэтет, с теперешним нашим объяснением, выходит, что охота, принадлежащая к искусствам приобретения, подчинения, охоты, охоты на животных, сухопутной охоты, охоты за людьми, за отдельными лицами, к искусству продавать за деньги, к мнимому воспитанию - иными словами, охота за богатыми и славными юношами должна быть названа софистикою.

Т е э т е т. Совершенно верно.

Ч у ж е з е м е ц. Посмотрим еще и вот с какой стороны: ведь то, что мы теперь исследуем, принадлежит не к маловажному искусству, но к искусству весьма разностороннему, так что оно и в прежних наших утверждениях казалось не тем родом, за который мы его теперь признаем, но иным.

Т е э т е т.Каким образом?

Ч у ж е з е м е ц.Приобретающее искусство у нас было двоякого вида: одна часть заключала в себе охоту, другая - обмен.

Т е э т е т.Да, было так.

Ч у ж е з е м е ц.Назовем же далее два вида обмена: один - дарственный, другой - торговый.

Т е э т е т.Назовем это так.

Ч у ж е з е м е ц.Но мы и торговлю разделим надвое.

Т е э т е т. Каким образом?

Ч у ж е з е м е ц.Различая, с одной стороны, торговлю тех, кто продает собственные изделия, а с другой - меновую торговлю, в которой обмениваются чужие изделия.

Т е э т е т.Ну конечно.

Ч у ж е з е м е ц.Что же? Меновая торговля внутри города, которая составляет почти половину всей меновой торговли, не называется ли мелочной?

Т е э т е т.Да.

Ч у ж е з е м е ц.А обмен между городами посредством купли и продажи не есть ли торговля крупная?

Т е э т е т.Почему же нет?

Ч у ж е з е м е ц.Но разве мы не обратили внимания, что одна часть крупной торговли продает и обменивает на деньги то, чем питается и в чем имеет нужду тело, а другая - то, чем питается и в чем имеет нужду душа?

Т е э т е т.Что ты имеешь в виду?

Ч у ж е з е м е ц.Того вида торговли, который касается души, мы, быть может, не знаем, но о другом-то имеем понятие.

Т е э т е т. Да.

Ч у ж е з е м е ц.Мы скажем затем, что все музыкальное искусство, которое все время перевозится из города в город, покупается там и тут, а также живопись, фокусничество и многие другие нужные для души вещи, ввозимые и продаваемые частью для забавы, а частью для серьезных занятий, в отношении того, кто их ввозит и ими торгует, могут не меньше, чем торговля пищей и питьем, вполне оправдать имя купца.

Т е э т е т.Ты говоришь совершенно верно.

Ч у ж е з е м е ц.Так не назовешь ли ты тем же именем и того, кто скупает знания и, переезжая из города в город, обменивает их, на деньги?

Т е э т е т.Несомненно, так.

Ч у ж е з е м е ц.А в этой торговле духовными товарами не должно ли по всей справедливости назвать одну часть ее искусством показа, а другую, правда не менее забавную, чем первая, но представляющую собой не что иное, как торговлю знаниями, не следует ли назвать каким-нибудь именем, сродным самому делу?

Т е э т е т.Несомненно, следует.

Ч у ж е з е м е ц.Так ту часть этой торговли знаниями, которая имеет дело с познанием всех прочих искусств, должно назвать одним именем, а ту, которая имеет дело с добродетелью, другим.

Т е э т е т.Как же иначе?

Ч у ж е з е м е ц.Название "торговля искусствами"., конечно, подошло бы к той, которая имеет дело со всем остальным, а для другой, имеющей дело с добродетелью, ты сам потрудись сказать имя.

Т е э т е т.Да какое же другое имя можно назвать, не делая ошибки, помимо. того, что исследуемое нами теперь - это софистический род?

Ч у ж е з е м е ц.Никакого другого назвать нельзя. Давай же возьмем в совокупности все это и скажем, что, во-вторых, софистика оказалась искусством приобретать, менять, продавать, торговать вообще, торговать духовными товарами, а именно рассуждениями и знаниями, касающимися добродетели.

Т е э т е т.Именно так.

Ч у ж е з е м е ц.В-третьих, я думаю, что, если ктонибудь поселится в городе и станет отчасти покупать, а отчасти сам изготовлять и продавать знания об этих самых вещах и поставит себе целью добывать себе этим средства к жизни, ты не назовешь его каким-либо иным именем, помимо того, о котором только что было сказано.

Т е э т е т.Почему бы и не назвать так?

Ч у ж е з е м е ц.Стало быть, и тот род приобретающего искусства, который занимается меной и продажей чужих или собственных изделий, в обоих случаях, Коль скоро оно занимается продажей познаний о таких вещах, ты, очевидно, всегда будешь называть софистическим.

Т е э т е т.Несомненно. Ведь надо быть последовательным в рассуждении.

Ч у ж е з е м е ц.Посмотрим еще, не походит ли исследуемый нами теперь род на что-либо подобное.

Т е э т е т.На что именно?

Ч у ж е з е м е ц.Частью приобретающего искусства у нас была борьба.

Т е э т е т.Конечно, была.

Ч у ж е з е м е ц.Так не будет лишним разделить ее на две части.

Т е э т е т.Скажи, на какие?

Ч у ж е з е м е ц.Допустим, что одна из них - состязание, а другая - сражение.

Т е э т е т.Так.

Ч у ж е з е м е ц.Допустим также, что той части сражения, где выступает тело против тела, довольно уместно и подобает дать какое-нибудь название... ну, например, применение силы.

Т е эт е т.Да.

Ч у ж е з е м е ц.А той, где слова выступают против слов, какое другое, Теэтет, можно дать имя, как не спор?

Т е э т е т.Никакого.

Ч у ж е з е м е ц.Но ту часть [борьбы], которая имеет дело со спорами, надо считать двоякой.

Т е э т е т.Как?

Ч у ж е з е м е ц.Поскольку она происходит всенародно и длинные речи выступают против длинных речей, и притом по вопросам о справедливости и несправедливости, это - судебное прение.

Т е э т е т.Да.

Ч у ж е з е м е ц. Напротив, ту, которая относится к частным беседам и распадается на вопросы и ответы,; имеем ли мы обыкновение называть иначе, чем искусством прекословия?

Т е э т е т.Нет, вовсе не имеем.

Ч у ж е з е м е ц. А вся та часть искусства прекословия, которая заключается в препирательстве по поводу обыденных дел и проявляется в этом просто и безыскусственно, хотя и должна считаться отдельным видом - таким признало ее наше рассуждение, однако не получила наименования от тех, кто жил прежде, да и от нас теперь недостойна его получить.

Т е э т е т.Это правда. Ведь она распадается на слишком малые и разнообразные части.

Ч у ж е з е м е ц.Но ту, в которой есть искусство и состоит она в препирательстве о справедливом и несправедливом и обо всем остальном, не привыкли ли мы называть искусством словопрения?

Т е э т е т.Как же нет?

Ч у ж е з е м е ц.Но одна часть искусства словопрения истребляет деньги, а другая - наживает их.

Т е э т е т. Совершенно верно.

Ч у ж е з е м е ц.Так попытаемся же сказать имя, каким должно называть каждую.

Т е э т е т.Да, это нужно.

Ч у ж е з е м е ц.Я полагаю, что та часть этого искусства, которая ради удовольствия подобного времяпрепровождения заставляет пренебрегать домашними делами и способ выражения которой вызывает у большинства слушателей неудовольствие, называется - то мое мнение - не иначе как болтовней.

Т е э т е т.Конечно, она называется как-нибудь так.

Ч у ж е з е м е ц.А противоположную этой часть, наживающую деньги от частных споров, попытайся теперь назвать ты.

Т е э т е т.Да что ж другое и на этот раз можно сказать, не делая ошибки, кроме того, что опять, в четвертый раз, появляется тот же самый удивительный, преследуемый нами софист?

Ч у ж е з е м е ц.Так, стало быть, как показало исследование, и на этот раз софист, видно, есть не что иное, как род [людей], наживающих деньги при помощи искусств словопрения, прекословия, спора, сражения, борьбы и приобретения.

Т е э т е т.Совершенно верно.

Ч у ж е з е м е ц.Видишь, как справедливо говорят, что зверь этот пестр и что, по пословице, его нельзя поймать одной рукой.

Т е э т е т.Значит, надо обеими.

Ч у ж е з е м е ц.Конечно, надо, и по возможности следует делать так, чтобы преследование его велось неотступно. Например, вот так. Скажи мне: называем ли мы как-то некоторые занятия рабов?

Т е эт е т.И даже многие. Но о каких именно из этих названий ты спрашиваешь?

Ч у ж е з е м е ц.Например, о таких: мы говорим "процеживать", "просеивать", "провеивать", "отделять".

Т е э т е т.Как же иначе?

Ч у ж е з е м е ц.И сверх того еще "чесать", "прясть". "ткать"; существует и множество других подобные названий, относящихся, как мы знаем, к искусствам Не правда ли?

Т е эт е т.Что же ты спрашиваешь и желаешь разъяснить по поводу этих примеров?

Ч у ж е з е м е ц.Все искусства вообще, о которые, было сказано, думаю я, называются разделяющими.

Т е э т е т. Да.

Ч у ж е з е м е ц.По моему мнению, так как все это сводится к одному искусству, то надо бы удостоить его и одним именем.

Т е э т е т.Каким же?

Ч у ж е з е м е ц. Это - искусство различать.

Т е э т е т.Пусть будет так.

Ч у ж е з е м е ц.Посмотри-ка: не могли ли бы мы каким-нибудь образом в свою очередь усмотреть два его вида?

Т е э т е т.Слишком же скорого ты требуешь от меня соображения.

Ч у ж е з е м е ц.Но ведь в упомянутых искусствах различения одно может отличать худшее от лучшего, другое - подобное от подобного же.

Т е э т е т.Теперь, когда это сказано, мне так кажется.

Ч у ж е з е м е ц.Для одного из этих различений я не знаю ходячего имени, а для другого, которое лучшее оставляет, а худшее устраняет, знаю.

Т е э т е т.Скажи, какое?

Ч у ж е з е м е ц.Всякое подобное различение, думаю я, у всех носит название некоего очищения.

Т е э т е т.Да, это так называется.

Ч у ж е з е м е ц.Но не заметит ли каждый, что очистительный вид искусства в свою очередь двоякий?

Т е эт е т.Да, на досуге, быть может, и заметит. Я же пока не вижу.

Ч у ж е з е м е ц.И однако, многие виды очищений, касающиеся тел, следует обозначить одним именем.

Т е э т е т.Какие и каким?

Ч у ж е з е м е ц.Прежде всего, очищения у живых существ всего того, что находится у них внутри тел и что правильно выделяется, очищаясь благодаря гимнастике и врачеванию; затем, очищения всего внешнего, о чем и говорить неловко, совершающиеся при помощи банного искусства;наконец, очищения неодушевленных тел, о которых до мелочей заботится валяльное и все вообще искусство украшения, получившее множество имен, кажущихся смешными.

Т е э т е т. И даже очень.

Ч у ж е з е м е ц. Без сомнения, так, Теэтет. Однако методу нашего исследования искусство омывать губкой подлежит не меньше, но и не больше, чем искусство приготовлять лекарства, хотя бы одно из них приносило нам очищением малую пользу, а другое - великую. Ведь этот метод, пытаясь с целью приобретения знания уразуметь сродное и несродное во всех искусствах, ценит ради этого все их одинаково, и, поскольку они подобны между собой, не считает одни смешнее других; он вовсе не находит, что тот, кто объясняет охоту на примере предводительства войсками, почтеннее того, кто поясняет ее на примере ловли вшей, хотя в большинстве случаев считает первого напыщеннее. Да вот и теперь ты спросил, каким именем нам назвать все те способности, удел которых очищать как неодушевленное, так и одушевленное тело, и для этого метода совершенно безразлично, какое выражение покажется самым благопристойным, лишь бы оно, оставив в стороне очищения души, объединило собою то, что очищает все остальное. Ведь теперь он пытается отделить очищение мысли от остальных очищений, если только мы понимаем, чего он желает.

Т е э т е т.Я понял и соглашаюсь, что существует два вида очищения, из которых один касается души и отличен от того, который касается тела.

Ч у ж е з е м е ц.Превосходно. Выслушай от меня и следующее: сделай попытку опять разделить то, о чем мы говорим, надвое.

Т е э т е т.Я попытаюсь делить с тобою вместе, куда бы ты меня ни направил.

Ч у ж е з е м е ц. Не считаем ли мы, что порочность души - это нечто отличное от ее добродетели?

Т е э т е т.Как же нет?

Ч у ж е з е м е ц.Но ведь очищение состояло в том, чтобы выбрасывать все негодное и оставлять иное.

Т е э т е т.Да, конечно.

Ч у ж е з е м е ц.Так стало быть, если мы найдем какой-либо способ устранения зла из души, то назвав его очищением, мы выразимся удачно.

Т е э т е т.И даже очень.

Ч у ж е з е м е ц.Должно, однако, назвать два вида зла, относящегося к душе.

Т е э т е т.Какие?

Ч у ж е з е м е ц.Один - проявляющийся как болезнь в теле, другой - как безобразие.

Т е э т е т.Не понял.

Ч у ж е з е м е ц.Быть может, ты не считаешь болезнь и разлад одним и тем же?

Т е э т е т.И на это не знаю, что мне отвечать.

Ч у ж е з е м е ц.Разве разлад это не раздор, возникающий вследствие какой-либо порчи - среди того, что сродно по своей природе?

Т е э т е т.Да.

Ч у ж е з е м е ц.А безобразие - разве это не род несоразмерности, неприглядный во всех отношениях?

Т е э т е т.Да, именно это.

Ч у ж е з е м е ц.Что же? Не замечаем ли мы, что в душе людей негодных мнения находятся в раздоре с желаниями, воля - с удовольствиями, рассудок - со страданиями и все это - между собой?

Т е э т е т.Весьма даже.

Ч у ж е з е м е ц.Но ведь все это по необходимости родственно друг другу.

Т е э т е т.Как же нет?

Ч у ж е з е м е ц.Стало быть, называя разлад и болезнь души пороком, мы выразимся правильно.

Т е э т е т.Конечно, вполне правильно.

Ч у ж е з е м е ц.Что же? Обо всех тех вещах, которые, находясь в движении и имея перед собою какую-то цель, к достижению которой и стремятся, при каждом порыве минуют ее и ошибаются, скажем ли мы, что это случается с ними вследствие соразмерности вещи и цели или, наоборот, вследствие несоразмерности?

Т е э т е т.Ясно, что вследствие несоразмерности.

Ч у ж е з е м е ц. Но ведь мы знаем, что всякая душа заблуждается во всем не по доброй воле.

Т е э т е т.Бесспорно.

Ч у ж е з е м е ц.Заблуждение же есть не что иное, как отклонение мысли, когда душа стремится к истине, но проносится мимо понимания.

Т е э т е т.Несомненно.

Ч у ж е з е м е ц.Стало быть, заблуждающуюся душу должно считать безобразною и несоразмерною.

Т е э т е т.По-видимому.

Ч у ж е з е м е ц.Итак, в ней есть, видно, эти два рода зла. Один, который многие называют пороком, это, как весьма очевидно, ее болезнь.

Т е э т е т.Да.

Ч у ж е з е м е ц.А другой называют заблуждением, но соглашаться с тем, что это - зло, свойственное только душе, не желают.

Т е э т е т.Конечно, должно согласиться с тем, в чем я, когда ты это недавно сказал, усомнился, а именно что есть два рода зла в душе и что трусость, своеволие и несправедливость, все вместе, надо считать гнездящейся в нас болезнью, а состояния частого и разнообразного заблуждения - безобразием.

Ч у ж е з е м е ц.Не существует ли против этих двух состояний, по крайней мере для тела, неких двух искусств?

Т е э т е т.Каких это?

Ч у ж е з е м е ц.Против безобразия - гимнастика, против болезни - врачевание?

Т е э т е т.Это ясно.

Ч у ж е з е м е ц.Так не существует ли и против высокомерия, несправедливости и трусости из всех искусств по природе своей самое подходящее - карательное - правосудие?

Т е э т е т.Вероятно, по крайней мере если говорить согласно с людским мнением.

Ч у ж е з е м е ц.Что же? А против всякого вообще заблуждения можно ли правильнее назвать другое какое-либо искусство, кроме искусства обучать?

Т е э т е т.Нет, нельзя.

Ч у ж е з е м е ц.Ну хорошо. Должно ли, однако, утверждать, что в искусстве обучать существует один род, или надо говорить, что их больше и что в этом случае самые важные в нем - два каких-то рода? Рассмотри.

Т е э т е т.Рассматриваю.

Ч у ж е з е м е ц.И мне кажется, что мы скорее всего могли бы найти их вот как.

Т е э т е т.Как?

Ч у ж е з е м е ц.А рассмотрев, не допускает ли заблуждение внутри себя некоего разделения? Ведь будучи двояким, оно, очевидно, принуждает и искусство обучения иметь две части, по одной для каждого из своих родов.

Т е э т е т.Что же? Ясно ли тебе то, чти мы теперь исследуем?

Ч у ж е з ем е ц.Мне, во всяком случае, кажется, что я вижу обособленным некий великий и тягостный вид заблуждения, равный по значению всем остальным частям заблуждения.

Т е э т е т.Какой именно?

Ч у ж е з е м е ц.Тот, когда, не зная чего-нибудь, люди считают себя знающими это. Отсюда, по-видимому, у всех возникает все то, что составляет наши ошибки в мышлении.

Т е э т е т. Правда.

Ч у ж е з е м е ц.Так именно этому одному виду заблуждения и присваивается, по моему мнению, имя невежества.

Т е э т е т.Уж конечно.

Ч у ж е з е м е ц.Какое же, стало быть, надо дать имя той части искусства обучения, которая от него избавляет?

Т е э т е т.Я так думаю, чужеземец, что все другое называется ремесленным обучением, а эта часть, по крайней мере здесь, у нас, именуется воспитанием.

Ч у ж е з е м е ц.Да и у всех почти эллинов, Теэтет, она именуется так. Но нам надо еще рассмотреть, не есть ли она уже неделимое целое, или же она допускает какое-либо достойное названия подразделение.

Т е э т е т.Конечно, это надо рассмотреть.

Ч у ж е з е м е ц.Так мне представляется, что и эта часть некоторым образом расчленяется.

Т е э т е т.В каком отношении?

Ч у ж е з е м е ц.В искусстве обучения с помощью речей один путь кажется более шероховатым, другой - более гладким.

Т е э т е т. Что же сказать нам о каждом из них?

Ч у ж е з е м е ц.Один путь стародавний, путь наших отцов, которым они главным образом пользовались, да многие пользуются еще и теперь в применении к сыновьям, когда те в чем-нибудь провинятся, причем их то бранят, то более кротко увещевают. Всю эту часть правильнее всего можно назвать вразумлением.

Т е э т е т.Это так.

Ч у ж е з е м е ц.Что же касается другого, то здесь некоторые, видно, по размышлении, пришли к выводу, что всякое неведение бывает невольным и если кто считает себя мудрым, он никогда не пожелает обучаться чему-либо из того, в чем считает себя сильным, способ же воспитывать путем вразумления при затрате большого труда приводит к малым достижениям.

Т е э т е т.Они правильно полагают.

Ч у ж е з е м е ц.Поэтому-то за устранение подобного [само]мнения они берутся другим способом.

Т е э т е т.Каким же именно?

Ч у ж е з е ме ц.Они расспрашивают кого-либо о том, относительно чего тот мнит, будто говорит дельно, хотя в действительности говорит пустое. Затем, так как он и ему подобные бросаются из стороны в сторону, они легко выясняют их мнения и, сводя их в своих рассуждениях воедино, сопоставляют между собой, сопоставляя же, показывают, что эти мнения противоречат друг другу касательно одних и тех же вещей, в одном и том же отношении, одним и тем же образом. Те же, видя это, сами на себя негодуют, а к другим становятся мягче и таким способом освобождаются от высокомерного и упорного самомнения, и из всех освобождений об этом освобождении слушать всего приятнее, да и для того, кто его испытывает, оно бывает самым надежным. Ведь те, кто их очищает, дитя мое, полагают, подобно тому как это признали врачи, что тело может наслаждаться предлагаемой ему пищей не раньше, чем будет из него устранено все то, что этому служит помехой; то же самое они думают и относительно души. Они считают, что душа получит пользу от предлагаемых знаний не раньше, чем обличитель, заставив обличаемого устыдиться и устранив мешающие знаниям мнения, сделает обличаемого чистым и таким, что он будет считать себя знающим лишь то, что знает, но не более.

Т е э т е т.Во всяком случае это состояние - наилучшее и разумнейшее.

Ч у ж е з е м е ц.Вследствие всего этого, Теэтет, о таком обличении мы должны говорить как о величайшем и главнейшем из очищений и, с другой стороны, человека, не подвергшегося этому испытанию, если бы даже он был Великим царем, поскольку он не очищен в самом главном, должны считать невоспитанным и безобразным в том отношении, в каком следовало бы быть самым чистым и прекрасным тому, кто желает стать действительно счастливым.

Т е э т е т.Безусловно, так.

Ч у ж е з е м е ц.Что же? Тех, кто занимается этим искусством, как нам назвать? Я ведь боюсь назвать их софистами.

Т е э т е т.Почему же?

Ч у ж е з е м е ц.Как бы не приписать им слишком ценный дар.

Т е э т е т.Но ведь то, что теперь сказано, походит на нечто подобное.

Ч у ж е з е м е ц.Да ведь и волк походит на собаку, самое дикое существо - на самое кроткое. Но человеку осмотрительному надо больше всего соблюдать осторожность в отношении подобия, так как это самый скользкий род. Впрочем, пусть будет так: ведь если определения четки даже в отношении мелочей, то никакого спора из-за них не возникает.

Т е э т е т.Да, вероятно, не возникает.

Ч у ж е з е м е ц.Так пусть же частью искусства различать будет искусство очищать, от искусства очищать пусть будет отделена часть, касающаяся души, от этой части - искусство обучать, от искусства обучать - искусство воспитывать, а обличение пустого суемудрия, представляющее собою часть искусства воспитания, пусть называется теперь в нашем рассуждении не иначе как благородною по своему роду софистикою

Т е э т е т.Пусть называется. Однако я, поскольку обнаружилось столь многое, недоумеваю, кем же, наконец, если говорить правильно и с уверенностью, следует признать на самом деле софиста.

Ч у ж е з е м е ц.Твое недоумение естественно. Но и тот, софист, надо думать, теперь уже сильно недоумевает, куда ему, наконец, ускользнуть от нашего рассуждения. Ведь справедлива пословица, что не легко от всего увернуться. Поэтому теперь надо посильнее на него налечь.

Т е э т е т.Ты говоришь прекрасно.

Ч у ж е з е м е ц.Давай-ка сначала, остановившись, как бы переведем дух и, отдыхая, поразмыслим сами с собою: вот ведь сколь многовидным оказался у нас софист. Мне кажется, прежде всего мы обнаружили, что он - платный охотник за молодыми и богатыми людьми.

дальше